Плавучий город - Страница 91

— И это делает ее опасной?

— Да. Человек, который не умеет ценить себя, не сможет ценить жизнь другого человека, любого другого существа. Сейко поступает так, как повелевает образ того мужчины, которого она в данный момент любит или с которым спит. Это делает ее абсолютно непредсказуемой.

— Давай-ка поставим все точки над "I", — предложил Николас. — Ты хочешь сказать, что она неспособна на любовь или любое другое человеческое чувство, что все в ней — только отражение ее партнера?

— Нет, я хочу сказать, что ее понятие о любви или о любом ином человеческом чувстве не совпадает с твоим или моим. И это еще страшнее и опаснее, потому что она умеет внушать якобы настоящие чувства. И когда ты понимаешь, что ее чувства совсем не то, что ты думаешь, это просто потрясает.

Слева от них священнослужители, держа под мышкой морские раковины, продолжали призывать к вечерней службе. Николас и Тати двинулись дальше, через пригорок между храмовыми постройками к дороге, которая, извиваясь, уходила в глубь долины.

— Странно, почему ты сказал, что я не о Сейко хотел поговорить с тобой? Наоборот, мне надо, чтобы ты помог мне лучше ее понять.

— Может быть. Но ведь мы оба знаем, что именно не дает тебе покоя.

Сюкен. Это слово стояло между ними как призрак, превращая пищу в прах, а вино в стоялую воду. В отличие от Николаса Тати владел искусством сюкен. И теперь сюкен всегда незримо присутствовал в любом их решении, споре или суждении. И впредь все их действия будут определяться этим — они либо станут друзьями, либо врагами, компромисс невозможен.

— Да, сюкен, — нехотя признался Николас.

— И, конечно же, ты хочешь знать, научу ли я тебя этому искусству.

Николас не ответил, продолжая идти по дороге, которая уже превратилась в грунтовую тропинку. Они быстро вышли за пределы более обжитой территории храма и углубились в дикую природу. В вершинах деревьев невидимые в густой листве щебетали птахи.

Николас обернулся к Тати.

— Я далек от любви к якудзе и ее членам. Но для тебя я собирался сделать исключение, потому что... — Линнер разглядывал деревья, утопавшие во мраке ночи. В воздухе стоял их смолистый запах. — Потому что наши души соприкоснулись, и мы могли бы многому научиться друг у друга. К сожалению, каждый из нас ведет обособленный образ жизни, что... Из-за такого образа жизни я потерял жену и еще одного, очень дорогого мне человека. В юности этой внутренней жизни мне было достаточно. Но это было очень давно, и тогда я был совершенно другим человеком. — Он покачал головой. — Ты прав, я стремился к сюкен с тех пор, как понял, что я тандзян. Но я не собираюсь злоупотреблять этой властью по отношению к тебе или кому-то еще.

Сидаре остановился и долго, пристально вглядывался в лицо Николаса, не делая ни единого движения. Над их головами пролетела черная птица и скрылась в зарослях криптомерии. Наконец, Тати произнес:

— А кто тебе сказал, что сюкен — это объединение двух путей тау-тау?

— Никто, я догадался...

— Эта теория объединения — миф. Линнер-сан, ты заблуждаешься. Сюкен существует, и корёку — его единственная тропа; сюкен удерживает два начала, свет и тьму, в одной душе, каждое по отдельности. Совершенство единения, как и любая другая форма совершенства человеческого существования, невозможно.

Тати видел выражение лица Линнера, но не имел ни малейшего представления, что оно могло означать. Он не знал о минах замедленного действия Кширы, тикающих где-то глубоко в душе Николаса.

— Но я с удовольствием научу тебя всему, что сам знаю. Я поклялся делать это по отношению к каждому встреченному мною тандзяну. Но даже если бы этой клятвы не было, я все равно стал бы тебя обучать всему, чему сам научился. Ведь мы же друзья.

— Да, — сказал Николас, вспоминая предупреждение Сейко об одержимости Тати Плавучим городом. — Мы друзья.

Они продолжили путь. Ниигата жил в небольшом домике, к которому вела узкая тропинка. Там, впереди, светились в темноте его окна. Вскоре показался небольшой крытый тростником домик. Он был построен из рубленого леса в традиционном японском крестьянском стиле — без гвоздей и без каких-либо связующих растворов.

Когда они подошли к входной двери, Сидаре сказал:

— Предоставь это дело мне. Я знаю, как разговаривать с людьми Рока.

— Но откуда тебе известно, что Ниигата побывал в Плавучем городе?

Тати ударил себя по груди кулаком:

— Вот откуда.

Нахмурившись, он постучал в дверь. Через мгновение на пороге появился тощий долговязый человек, которому было, наверное, уже за шестьдесят. Он был настолько истощен, что всем своим видом напоминал фотографии узников концлагерей. На голове его не было ни единого волоса. Для мужчины такого возраста это неудивительно, однако Николас заметил, что у него также нет ни ресниц, ни бровей.

— Ниигата-сан?

— Хай.

— Нас послал к вам один ваш друг. — Тати шагнул к порогу. — Его зовут Рок.

Николас быстро двинулся вперед, чтобы успеть подхватить Ниигату, прежде чем тот упадет на пол. Николас поставил его на ноги. Казалось, он весил не больше ребенка, его кожа была красной и покрыта гнойниками, при этом она блестела, как винил.

— Простите меня, — сказал Ниигата, оправившись, — не чаял снова услышать это имя.

— Этот человек умирает от радиоактивного облучения, — сказал Николас Тати и, обернувшись к старику, продолжил: — Ниигата-сан, кто-нибудь лечит вас? Вам нужно в больницу.

Ниигата жалобно улыбнулся:

— Моя болезнь неизлечима. Уж лучше я буду жить здесь, чем стану объектом любопытства ученых.